The Snow Queen

IN SEVEN STORIES

by   Hans Christian Andersen

Negha reghino

FABELO EN SEP RAKONTOJ

de   Hans Christian Andersen


Seventh Story.
The Palace of the Snow Queen and What Happened There At Last.

The walls of the palace were formed of drifted snow, and the windows and doors of the cutting winds. There were more than a hundred rooms in it, all as if they had been formed with snow blown together. The largest of them extended for several miles; they were all lighted up by the vivid light of the aurora, and they were so large and empty, so icy cold and glittering! There were no amusements here, not even a little bear's ball, when the storm might have been the music, and the bears could have danced on their hind legs, and shown their good manners. There were no pleasant games of snap-dragon, or touch, or even a gossip over the tea-table, for the young-lady foxes. Empty, vast, and cold were the halls of the Snow Queen. The flickering flame of the northern lights could be plainly seen, whether they rose high or low in the heavens, from every part of the castle. In the midst of its empty, endless hall of snow was a frozen lake, broken on its surface into a thousand forms; each piece resembled another, from being in itself perfect as a work of art, and in the centre of this lake sat the Snow Queen, when she was at home. She called the lake “The Mirror of Reason,” and said that it was the best, and indeed the only one in the world.

Little Kay was quite blue with cold, indeed almost black, but he did not feel it; for the Snow Queen had kissed away the icy shiverings, and his heart was already a lump of ice. He dragged some sharp, flat pieces of ice to and fro, and placed them together in all kinds of positions, as if he wished to make something out of them; just as we try to form various figures with little tablets of wood which we call “a Chinese puzzle.” Kay's fingers were very artistic; it was the icy game of reason at which he played, and in his eyes the figures were very remarkable, and of the highest importance; this opinion was owing to the piece of glass still sticking in his eye. He composed many complete figures, forming different words, but there was one word he never could manage to form, although he wished it very much. It was the word “Eternity.” The Snow Queen had said to him, “When you can find out this, you shall be your own master, and I will give you the whole world and a new pair of skates.” But he could not accomplish it.

“Now I must hasten away to warmer countries,” said the Snow Queen. “I will go and look into the black craters of the tops of the burning mountains, Etna and Vesuvius, as they are called, – I shall make them look white, which will be good for them, and for the lemons and the grapes.” And away flew the Snow Queen, leaving little Kay quite alone in the great hall which was so many miles in length; so he sat and looked at his pieces of ice, and was thinking so deeply, and sat so still, that any one might have supposed he was frozen.

Just at this moment it happened that little Gerda came through the great door of the castle. Cutting winds were raging around her, but she offered up a prayer and the winds sank down as if they were going to sleep; and she went on till she came to the large empty hall, and caught sight of Kay; she knew him directly; she flew to him and threw her arms round his neck, and held him fast, while she exclaimed, “Kay, dear little Kay, I have found you at last.”

But he sat quite still, stiff and cold.

Then little Gerda wept hot tears, which fell on his breast, and penetrated into his heart, and thawed the lump of ice, and washed away the little piece of glass which had stuck there. Then he looked at her, and she sang –

“Roses bloom and cease to be,
But we shall the Christ-child see.”

Then Kay burst into tears, and he wept so that the splinter of glass swam out of his eye. Then he recognized Gerda, and said, joyfully, “Gerda, dear little Gerda, where have you been all this time, and where have I been?” And he looked all around him, and said, “How cold it is, and how large and empty it all looks,” and he clung to Gerda, and she laughed and wept for joy. It was so pleasing to see them that the pieces of ice even danced about; and when they were tired and went to lie down, they formed themselves into the letters of the word which the Snow Queen had said he must find out before he could be his own master, and have the whole world and a pair of new skates.

Then Gerda kissed his cheeks, and they became blooming; and she kissed his eyes, and they shone like her own; she kissed his hands and his feet, and then he became quite healthy and cheerful. The Snow Queen might come home now when she pleased, for there stood his certainty of freedom, in the word she wanted, written in shining letters of ice.

Then they took each other by the hand, and went forth from the great palace of ice. They spoke of the grandmother, and of the roses on the roof, and as they went on the winds were at rest, and the sun burst forth. When they arrived at the bush with red berries, there stood the reindeer waiting for them, and he had brought another young reindeer with him, whose udders were full, and the children drank her warm milk and kissed her on the mouth. Then they carried Kay and Gerda first to the Finland woman, where they warmed themselves thoroughly in the hot room, and she gave them directions about their journey home. Next they went to the Lapland woman, who had made some new clothes for them, and put their sleighs in order.

Both the reindeer ran by their side, and followed them as far as the boundaries of the country, where the first green leaves were budding. And here they took leave of the two reindeer and the Lapland woman, and all said – Farewell.

Then the birds began to twitter, and the forest too was full of green young leaves; and out of it came a beautiful horse, which Gerda remembered, for it was one which had drawn the golden coach. A young girl was riding upon it, with a shining red cap on her head, and pistols in her belt. It was the little robber-maiden, who had got tired of staying at home; she was going first to the north, and if that did not suit her, she meant to try some other part of the world. She knew Gerda directly, and Gerda remembered her: it was a joyful meeting.

“You are a fine fellow to go gadding about in this way,” said she to little Kay, “I should like to know whether you deserve that any one should go to the end of the world to find you.”

But Gerda patted her cheeks, and asked after the prince and princess.

“They are gone to foreign countries,” said the robber-girl.

“And the crow?” asked Gerda.

“Oh, the crow is dead,” she replied; “his tame sweetheart is now a widow, and wears a bit of black worsted round her leg. She mourns very pitifully, but it is all stuff. But now tell me how you managed to get him back.”

Then Gerda and Kay told her all about it.

“Snip, snap, snare! it's all right at last,” said the robber-girl.

Then she took both their hands, and promised that if ever she should pass through the town, she would call and pay them a visit. And then she rode away into the wide world. But Gerda and Kay went hand-in-hand towards home; and as they advanced, spring appeared more lovely with its green verdure and its beautiful flowers. Very soon they recognized the large town where they lived, and the tall steeples of the churches, in which the sweet bells were ringing a merry peal as they entered it, and found their way to their grandmother's door. They went upstairs into the little room, where all looked just as it used to do. The old clock was going “tick, tick,” and the hands pointed to the time of day, but as they passed through the door into the room they perceived that they were both grown up, and become a man and woman. The roses out on the roof were in full bloom, and peeped in at the window; and there stood the little chairs, on which they had sat when children; and Kay and Gerda seated themselves each on their own chair, and held each other by the hand, while the cold empty grandeur of the Snow Queen's palace vanished from their memories like a painful dream. The grandmother sat in God's bright sunshine, and she read aloud from the Bible, “Except ye become as little children, ye shall in no wise enter into the kingdom of God.”

And Kay and Gerda looked into each other's eyes, and all at once understood the words of the old song,

“Roses bloom and cease to be,
But we shall the Christ-child see.”

And they both sat there, grown up, yet children at heart; and it was summer, – warm, beautiful summer.

Sepa rakonto

Kio estis en la palaco de la negha reghino kaj kio okazis poste.

La muroj de la palaco estis stararanghitaj de la turniganta negho, kaj tranchantaj ventoj aranghis la pordojn kaj fenestrojn. Pli ol cent salonoj trovighis vice unu post la alia, kiel negha blovado ilin formis; la plej granda havis la longon de multe da mejloj. Sed chiuj estis prilumataj de fortaj nordaj lumoj, kaj ili estis grandaj, malplenaj, glacie malvarmaj kaj briletantaj. Neniam oni tie havis ian amuzigon, ech ne ian malgrandan balon de ursoj, che kiu la blovinstrumentojn povus ludi la ventego kaj la blankaj ursoj povus marshi sur la malantauaj piedoj kaj montri siajn delikatajn morojn; neniam oni tie vidis ian ludantan kompanion, kiu sin interbatus sur bushegoj kaj piedegoj, neniam la blankaj vulpaj fraulinoj tie aranghis ian kafobabilan kunvenon; malplene, vaste kaj malvarme estis en la salonoj de la negha reghino. La nordaj lumoj flamadis tiel regule, ke oni povis prikalkuli, kiam ili estos plej alte kaj kiam ili estos plej malalte. En la mezo de la malplena kaj senfina negha salono trovighis glaciighinta lago. Ghi estis krevinta en mil pecojn, sed chiu peco estis plej precize simila al la alia, tiel ke tio estis vera artajho. Sur la mezo de la lago sidis la negha reghino, chiufoje kiam shi estis hejme, kaj tiam shi diradis ke shi sidas en la spegulo de la prudento kaj ke chi tiu estas la plej bona en la tuta mondo.

La malgranda Kay estis tute blua de malvarmo, ech preskau nigra, sed li tion ne rimarkis, char shi forkisis al li la frostotremon kaj lia koro estis kvazau bulo da glacio. Li iradis kaj trenadis kelkajn akrajn, platajn pecojn da glacio, kiujn li kunmetadis en plej diversaj manieroj, por formi imitajhon de donita modelo, tiel same, kiel ni interaranghas malgrandajn pecetojn da ligno, por formi difinitajn figurojn, kio estas nomata Hhina ludo. Kay iradis kaj kunmetadis figurojn, ili estis plej artifikaj, tio estis la glacia ludo de la prudento. Al li tiuj figuroj shajnis bonegaj kaj havantaj la plej altan gravecon; tion kauzis la vitra grajneto, kiu sidis en lia okulo; li kunmetadis tutajn figurojn, kiuj formis skribitan vorton, sed chiam li malsukcesadis en la kunmetado de tiu vorto, kiun li ghuste deziris, de la vorto: “Eterneco”. Kaj la negha reghino diris: “Se vi povos kunmeti al mi tiun figuron, tiam vi farighos via propra sinjoro, kaj mi donacos al vi la tutan mondon kaj ankorau paron da novaj glitiloj” . Sed li tion ne povis plenumi.

“Nun mi forgalopas al la varmaj landoj!” diris la negha reghino. “Mi volas enrigardi en miajn nigrajn potojn.” Tio estis la vulkanoj Etna kaj Vezuvo, kiel oni ilin nomas. “Mi iom blankigos ilin, tio estas necesa kaj faras bone al la citronoj kaj vinberoj.” Kaj la negha reghino forflugis, kaj Kay sidis tute sola en la multemejla malplena glacia salono kaj rigardis la pecojn da glacio kaj meditis kaj meditis tiel, ke lia cerbo estis forte strechita. Li sidis tute rigide kaj silente, oni povus pensi, ke li frostighis.

En tiu momento tra la granda pordo eniris en la palacon la malgranda Gerda. Akraj ventoj blovis al shi renkonte, sed shi preghis sian vesperan preghon, kaj tiam la ventoj kvietighis, kvazau ili volus dormi. Shi eniris en la grandajn malplenajn malvarmajn salonojn, kaj tiam shi ekvidis Kayon, shi lin rekonis, shi flugis al lia kolo, tenis lin forte chirkauprenite kaj ekkriis: “Kay, dolcha, kara Kay! fine do mi vin trovis!”

Li tamen sidis tute silente, rigide kaj malvarme. Tiam la malgranda Gerda ekploris per varmegaj larmoj, ili falis sur lian bruston, ili penetris en lian koron, ili disfandigis la glacian bulon kaj malaperigis la malgrandan spegulpeceton en ghi. Li ekrigardis shin, kaj shi kantis:

“Mi amas la rozojn, la florojn de Dio,
Sed pli la Kreinton, la patron de chio.”

Tiam Kay ekploris; li ploris tiel forte, ke la spegula grajneto ellavighis el lia okulo; li rekonis shin kaj ghoje ekkriis: “Gerda! dolcha, kara Gerda! Kie vi estis tiel longe, kaj kie mi estis?” Kaj li ekrigardis chirkauen. “Kiel malvarme estas chi tie! Kiel malplene kaj vaste estas chi tie!” Kaj li chirkauprenis Gerdan, kaj shi ridis kaj ploris de ghojo. Tio estis tiel charma vidajho, ke ech la pecoj da glacio chirkaue dancis de ghojo. Kiam ili lacigis, ili kushighis ghuste en la formo de tiuj literoj; pri kiuj la nega regino diris, ke se li ilin trovos, li farighos sia propra sinjoro kaj shi donos al li la tutan mondon kaj ankorau paron da novaj glitiloj.

Gerda kisis al li la vangojn, kaj ili farighis rozokoloraj, shi kisis lin sur la okuloj, kaj ili ekbrilis kiel la shaj; shi kisis lin sur la manoj kaj piedoj, kaj li farighis sana kaj vigla. Nun la negha reghino povis sen timigo reveni hejmen, lia liberiga dokumento jam tie staris, skribita per briletantaj pecoj da glacio.

Ili donis al si reciproke la manojn kaj elmigris el la granda palaco. Ili parolis pri la avino kaj pri la rozoj supre sur la tegmento, kaj kien ili iris, tie kvietighis la ventoj kaj eklumis la suno. Kiam ili atingis la arbetajhon kun la rughaj beroj, la norda cervo tie staris kaj atendis. Ghi havis apud si alian junan cervon, kies mamo estis plena kaj donis al la infanoj sian varman lakton. Poste ili portis Gerdan kaj Kayon antaue al la Finnino, en kies varmega cahmbro ili sin varmigis kaj ricevis informojn por la veturo hejmen, kaj poste al la Lapino, kiu kudris por ili novajn vestojn kaj rebonigis ilian glitveturilon.

La du cervoj saltadis apude kaj akompanis ilin ghis la landlimo; tie, kie montrighis la unua verdajho, ili diris adiau al la cervoj kaj al la Lapino.

“Adiau!” ili chiuj diris. La unuaj malgrandaj birdoj komencis pepadi, la arbaro havis freshan verdecon, kaj el la arbaro venis sur belega chevalo, kiun Gerda konis (ghi estis siatempe aljungita al la ora veturilo), juna knabino kun malproksimen lumanta rugha chapeto sur la kapo kaj kun pistoloj en la zono. Tio estis la malgranda rabista knabino, al kiu tedis sidi hejme kaj kiu volis rajdi antaue norden kaj poste en alia direkto, kien shia kaprico shin pelos. Shi tuj rekonis Gerdan, kaj Gerda rekonis shin, estis granda ghojo.

“Auskultu, knabo, vi havas specialan talenton por vagado!” shi diris al la malgranda Kay. “Mi volus scii, chu vi meritas, ke por vi oni kuru ghis la fino de la mondo!”

Sed Gerda karesis al shi la vangojn kaj demandis pri la princo kaj la reghidino.

“Ili forveturis en fremdajn landojn!” diris la rabista knabino.

“Sed la korniko?” demandis la malgranda Gerda.

“Ha, la korniko mortis!” shi respondis. “Ghia malsovagha amatino farighis vidvino kaj portas nigralanan chifonon chirkau la piedo. Shi ploras abunde, sed en efektiveco tio estas ja nur babilajho! Sed nun rakontu al mi, kiel iris viaj aferoj kaj kiamaniere vi lin havigis al vi.”

Kaj Gerda kaj Kay ambau rakontis.

“Kaj tiel plu kaj tiel plu!” diris la rabista knabino; etendis al ambau la manon kaj promesis, ke, se shi iam trapasos ilian urbon, shi ilin vizitos; kaj poste shi forrajdis en la malproksiman mondon. Sed Kay kaj Gerda iris mano en mano, kaj tiam estis belega printempa vetero kun floroj kaj verdajho. La sonoriloj de la pregejhoj sonoris, kaj ili rekonis la altajn turojn, la grandan urbon, kiu estis ilia naskighurbo, kaj ili eniris en ghin, iris al la pordo de la avino, supren lau la shtuparo, internen en la chambron, kie chio staris ankorau sur la sama loko, kiel antaue. La horlogho diris: “tik-tak!” kaj la montriloj movighadis. Sed trapasante la pordon, ili rimarkis, ke ili farighis plenkreskaj homoj. La rozoj floris el la tegmenta defluilo en la malfermitajn fenestrojn, kaj tie staris la malgrandaj infanaj seghetoj, kaj Kay kaj Gerda sidighis, chiu sur sian segheton, kaj tenis sin reciproke je la manoj. Kiel malfacilan songhon ili forgesis la malvarman senenhavan belecon, kiu regis che la negha reghino. La avino sidis en la hela sunlumo kaj laute legis el la Biblio: “Nur se vi revenos kaj farighos kiel infanoj, vi povos eniri en la regnon de Dio!”

Kaj Kay kaj Gerda rigardis unu al la alia en la okulojn kaj subite ili komprenis la malnovan kanton:

“Mi amas la rozojn, la florojn de Dio,
Sed pli la Kreinton, la patron de chio.”

Tiel ili ambau sidis, plenkreskuloj kaj tamen infanoj, infanoj koncerne sian koron; kaj estis somero, varma, agrabla somero.

Г.Х. Андерсен

Снежная королева (продолжение)


История седьмая
Что случилось в чертогах Снежной королевы и что случилось потом

Стенами чертогов были вьюги, окнами и дверями буйные ветры. Сто с лишним зал тянулись здесь одна за другой так, как наметала их вьюга. Все они освещались северным сиянием, и самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда. Никогда не устраивались здесь медвежьи балы с танцами под музыку бури, на которых могли бы отличиться грацией и умением ходить на задних лапах белые медведи; никогда не составлялись партии в карты с ссорами и дракою, не сходились на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки-лисички.

Холодно, пустынно, грандиозно! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было точно рассчитать, в какую минуту свет усилится, в какую померкнет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то фокусом. Посреди озера сидела Снежная королева, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало на свете.

Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого - поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его было все равно что кусок льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра - складывание фигур из деревянных дощечек, - которая называется китайской головоломкой. Вот и Кай тоже складывал разные затейливые фигуры, только из льдин, и это называлось ледяной игрой разума. В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их - занятием первостепенной важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала.

Складывал он и такие фигуры, из которых получались целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, - слово “вечность”. Снежная королева сказала ему: “Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков”. Но он никак не мог его сложить.

- Теперь я полечу в теплые края, - сказала Снежная королева. - Загляну в черные котлы.

Так она называла кратеры огнедышащих гор - Этны и Везувия.

- Побелю их немножко. Это хорошо для лимонов и винограда.

Она улетела, а Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел на месте, такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он совсем замерз.

В это-то время в огромные ворота, которыми были буйные ветры, входила Герда. И перед нею ветры улеглись, точно заснули. Она вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Она тотчас узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:

- Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!

Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. И тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили ледяную кору, растопили осколок. Кай взглянул на Герду и вдруг залился слезами и плакал так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и обрадовался:

- Герда! Милая Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам? - И он оглянулся вокруг. - Как здесь холодно, пустынно!

И он крепко прижался к Герде. А она смеялась и плакала от радости. И это было так чудесно, что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева. Сложив его, он мог сделаться сам себе господином да еще получить от нее в дар весь свет и пару новых коньков.

Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зарделись, как розы; поцеловала его в глаза, и они заблестели; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым.

Снежная королева могла вернуться когда угодно - его отпускная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.

Кай с Гердой рука об руку вышли из ледяных чертогов. Они шли и говорили о бабушке, о розах, что цвели в их садике, и перед ними стихали буйные ветры, проглядывало солнце. А когда дошли до куста с красными ягодами, там уже ждал их северный олень.

Кай и Герда отправились сначала к финке, отогрелись у нее и узнали дорогу домой, а потом - к лапландке. Та сшила им новое платье, починила свои сани и поехала их провожать.

Олень тоже провожал юных путников вплоть до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с ним и с лапландкой.

Вот перед ними и лес. Запели первые птицы, деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу путникам выехала верхом на великолепной лошади молодая девушка в ярко-красной шапочке с пистолетами за поясом.

Герда сразу узнала и лошадь - она была когда-то впряжена в золотую карету - и девушку. Это была маленькая разбойница.

Она тоже узнала Герду. Вот была радость!

- Ишь ты, бродяга! - сказала она Каю. - Хотелось бы мне знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света?

Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе.

- Они уехали в чужие края, - отвечала молодая разбойница.

- А ворон? - спросила Герда.

- Лесной ворон умер; ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстинкой на ножке и сетует на судьбу. Но все это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его.

Герда и Кай рассказали ей обо всем.

- Ну, вот и сказке конец! - сказала молодая разбойница, пожала им руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет к ним в город.

Затем она отправилась своей дорогой, а Кай и Герда - своей.

Они шли, и на их пути расцветали весенние цветы, зеленела трава. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного города. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: часы говорили “тик-так”, стрелки двигались по циферблату. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что стали совсем взрослыми. Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой, взяли друг друга за руки, и холодное пустынное великолепие чертогов Снежной королевы забылось, как тяжелый сон.

Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло лето, теплое благодатное лето.

1 2 3 4 5 6 7